Поезд отечественного кинематографа, отыскавший в 1993 году на карте «Станцию любви», и 26 лет коптивший экраны невнятными мелодрамами, на днях прибыл на «Станцию судьбы». Александра Поршнева разбиралась, отчего тронулся вагончик, и что осталось на перроне.
«Нет повести печальнее на свете,
чем повесть о Ромео…,
Ромео, Ромео и двух Джульеттах»
Мелодрама – не самый распространенный продукт в веренице казахстанского кинопроизводства. Однако же и предстает перед зрителем она, чаще всего, то в стилистическом неглиже, то сериальной и вечно рыдающей. «Станция судьбы» – фильм-продолжение любовной истории треугольника Орал−Гульназ−Женис («Станция любви»: как свежо название!), который многие из вас назовут противоречивым. На мой же нескромный взгляд яблоко от яблони упало недалеко.
Что буквально бросается в глаза зрителям, хоть немного знающим отечественный кинематограф, так это очевидный задел продюсера на сиквел. Баян Алагузова, весьма дальновидно оценивающая современные модные тенденции (модные – в прямом смысле: все с ума сходят по моде 90-х, жаль, что не высокой и не кинематографической) и страсть зрителя к мелодрамам в этот холодный «предвалентиновденческий» период, замахнулась, так сказать, на нетленную классику казахского слезоточивого кино. И знаете, хоть «Станция любви» и в большей степени затрагивала проблемы пубертатного периода типа комплекса сироты, стыда за материальное положение и пр., тем не менее, она уступает своему наследнику в прагматичности подхода.
Чтобы полноценно разобраться во всех мнимых противоречиях, давайте вместе вспомним все каноны мелодрамы как жанра.
1. Прежде всего, стоит начать с того, что мелодрама как термин происходит от оперной драмы, которая речетативно развивалась под музыкальное сопровождение. Позже, оформившись в самостоятельный жанр, мелодрама стала «жанром повседневностей». Что ж, повседневности и речетативности с пресловутым, можно сказать, традиционным музыкальным завыванием в фильме «Станция судьбы» в избытке. Музыка играет, поет, стучит повсюду, иногда кажется, что сейчас в вагоне начнется каноничная пляска простого люда в передничках, и всё закружится в потоке мюзикла – настолько много музыки в фильме.
2. Резкое противопоставление добра злу. Гиперболизировано преподнесенные герои-милашки, родители-страдальцы и хулиганы-дебилы – можно ли назвать это противопоставлением? «Отцовские грехи становятся главной причиной страданий ни в чем неповинной юной любви детей – это ли не рок, не зло?», − возразят мне романтики. Это зло сценариста и режиссера, которые не раскрутили проблему до точки невозврата. Конечно, тогда фильм стал бы глубже и сложнее… А так остается только наблюдать за мнимым конфликтом между родителями и детьми, родителями и родителями, детьми и детьми. Эта любовная пентаграмма с нераскрытыми образами и несостоятельной логикой причинно-следственных связей есть злое противопоставление старым добрым мелодрамам, коих вы по пальцам не пересчитаете. Здесь же вспомним и об однозначности нравственных позиций, как о пережитке жанрового определения. Чем сложнее и противоречивее герой – тем интереснее. За это мы сегодня можем сказать спасибо, например, HBO и NETFLIX с усложненными перипетиями их сериалов и неоднозначными персонажами. Эти ребята нравственные позиции своих героев раскрывают куда ярче. Наши же – лишь делают фильмы, похожие на дешевые сериалы.
3. Повышенная эмоциональность, входящая как пункт в характеристику жанра, надо признаться, простреливает в определенные моменты мозг зрителя. Выражается это умилительными охами-вздохами, хихиканьем и слезами. Во многом эти искренние чувства связаны с добротным актерским исполнением роли главного героя Аскаром Ильясовым и премиленькой, очень похожей на прекрасную Гульназ «Станции любви», Айгерим Максутовой. Хоть внушительного психологического диапазона в каждом из героев нет, смотрятся они очень органично. То же можно сказать и о приятно молчаливой Баян Алагузовой. Что разочаровало: предложение смеяться и плакать в строго отведенных для этих нужд эпизодах. А где чувственная тонкость? Выпуклые жанры даются сложно, не спорю, но…
4. Решение личных проблем, видимо, оказалось не только пунктом-характеристикой жанра, но и главной движущей силой создателей фильма. Сценарий (Сергей Литовченко), похоже, был с заделом на многосерийность и кассовость (чего явно не достаточно). Но режиссура (Ернар Нургалиев) уровня «хоть как-то довести всех этих непонятных персонажей до конца» возвела мечту продюсера о продолжении в степень сладкой ваты, от которой кое-что слипается, как говорили родители. «Главное, что охватили несколько возрастных категорий – пипл схавает», − вот девиз фильма. На протяжении просмотра люди со слухом рисковали лишиться его, − так безобразно был сбалансирован звук. В некоторых сценах у насмотренного зрителя (не говоря уже о кинематографистах) страдали еще и глаза. Так безобразно нарушались все мыслимые и немыслимые правила монтажа. Решением личных проблем, пожалуй, не страдали только художник-постановщик и оператор-постановщик. Приятная атмосфера и мягкое изображение соответствовали ожиданиям от романтической мелодрамы. Красивые люди были красивыми, поезд – поездом, степь – степью.
Вывод: анализировать наши фильмы в рамках жанрового соответствия – дело неблагодарное. Ведь успешность их, для большинства киноделов определяется не качеством и художественной ценностью, а тем, сколько потом можно наштамповать залипательных продолжений.
