ДИАНА ИСЕНОВА.
Кинофестиваль «Евразия». Мастер-класс гостей-кинодокументалистов из Австралии, Пакистана, США и Якутии не оставил в моей голове почти ничего. Поэтому я решила лично побеседовать с парой режиссеров.
Владимир Тюлькин: «Наблюдение и исследование ‒ это самое важное».
‒ Владимир Викторович, только что закончился мастер-класс зарубежных документалистов. Какой комментарий Вы можете дать по поводу выступлений наших гостей?
‒ Когда не знаешь, что происходит в документальном кино, любое событие, связанное с ним становится интересным. Дискуссия понравилась, потому, что было интересно послушать, что думают другие. Не понравилось то, что документалисты, которые приехали не документалисты. Они не очень представляют, что такое документальное кино. И среди них не было имен, мнения которых хотелось бы услышать. Но, любопытно то, что они с разных сторон занимаются этим ремеслом. Один занимается телевизионным документальным кино, девушка с Австралии занимается вообще не совсем понятным документальным кино. Отсюда понимаешь, что это кино очень разнообразное. Все- таки интерес к любой области документального кино в мире существует. И они вот так, по наивному, все-таки не понимая, чем занимаются, пытаются показать смысл документального кино. И я радуюсь за то, что документалистика еще жива. Она всегда будет жива, потому что люди интересуются, задают вопросы
‒ Расскажите, пожалуйста, о нынешнем положении документального кино Казахстана.
‒ Честно сказать, я не знаю нынешнего положения, потому что я не вижу документальные фильмы. Я не могу судить их. Я случайно посмотрю какой-то фильм и случайно выношу мнение о нем. Самое странное, что я вижу их на каких-то фестивалях, а потом узнаю, что это казахстанское документальное кино. Но таких фильмов, которые бы меня удивили или поразили в последнее время я не вижу. Меня удивляют мои студенты. Я посмотрел три фильма своих ребят. Они на верном пути, они снимают живое документальное кино. Что я понимаю под живым документальным кино? То, что происходит сейчас на твоих глазах, и камера это все фиксирует. При этом, события развиваются по законам драматургии, и есть какое-то обращение к камере. А люди, которых снимают, понимают, что идет съемка, но в то же время, они не играют, а позволяют наблюдать. И вот это интересно. У меня студенты сняли какие-то странные документальные фильмы, и я понял, что не зря с ними занимаюсь ибо то, что я хотел увидеть в документальном кино начинает появляться подспудно. Специально же я никого не натаскиваю, не учу, а просто показываю горизонты. Мне кажется, будущее документального кино там, где автор сам становится либо объектом исследования, либо соучастником.
‒ Что, по-вашему, мнению самое важное в документальном кино?
‒ Самое важное ‒ это исследовать проблему, не подгонять под готовый ответ, а исследовать. Исследование должно быть независимо от самого человека. И что меня удивляет в кино ‒ это единственное искусство, где материал исследования ‒ сам человек. Вот в живописи: краски ‒ материал, в музыке ‒ звуки, а здесь сам человек материал. Почему кино людей трогает? Потому, что мы видим истории, и чаще всего начинаем сопереживать.
‒ Среди зарубежных гостей бытует такое мнение что, самое важное ‒ это история. Разделяете ли Вы это утверждения?
‒ История тоже очень важна, потому что это привлекает внимание.
Однако, они немножко поверхностно судят. Ведь исследование тоже очень важный элемент. Да, без истории не бывает фильма, история может привлечь внимание, ее интересно слушать, но если не будет исследования этой истории, то не будет того, что людей волнует.
‒ Какие советы Вы можете дать молодым документалистам?
‒ Я бы хотел им посочувствовать и одновременно позавидовать. Если им интересно документальное кино, то это самое интересное в жизни, потому что исследовать этот мир, в котором ты живешь, находить ответы на вопросы, которые тебя волнуют можно через документальное кино. Люди, которые получают ответы на волнующие их вопросы через документальное кино ‒ это самые счастливые люди. И в тоже время самые несчастные, потому что что-то их заставляет заниматься этим.
‒ Как «Евразия» помогает развитию документального кино?
‒ Любое событие, связанное с кино, невольно помогает кинематографу. В большей или в меньшей степени, «Евразия» тоже помогает. Под другими ракурсами вглядываешься в то, что сам делаешь.
Иара Ли: «Избегать ошибок ‒ плохая идея»
Иара Ли ‒ режиссер-документалист из США. Основные темы ее фильмов ‒ права человека, борьба за справедливость, борьба против власти коррупции и оккупации. На мастер-классе документалистов она показалась мне самой опытной в своем деле, потому я и решила с ней побеседовать и попросить пару советов для молодых режиссеров.
‒ Миссис Ли, как долго Вы в кинематографе?
‒ Я начинала как организатор кинофестивалей в начале 80-х. Моя работа заключалась в том, чтобы ездить на фестивали и находить режиссеров, подающих надежды. Я занималась этим 5 лет, и однажды, я спросила себя: «Что будет, если я встану за камеру и начну снимать фильмы?» Тат я переехала в США и начала снимать короткометражные картины, а потом я сняла первый полнометражный документальный фильм. Вся жизнь в процессе. Сейчас мне уже почти 50 лет и я до сих пор люблю экспериментальные, снимать не коммерческие вещи. Я не заинтересована в мэйнстриме, Голливуде и т. д. Для меня режиссура ‒ это не пиротехника и красивые картинки, это в первую очередь истории людей, это использование фильмов для чего-то, что за киношной реальностью. Таким образом, у меня очень разные ответы, почему я делаю кино. Многие мои друзья сейчас не знамениты, но они хотят быть большими режиссерами с «Оскаром». Но я никогда не была заинтересована в таком старте. Я всегда говорила о проблемах, которые мало кого волнуют, и моя работа говорить за тех, кто не может быть услышанным.
‒ Считаете ли Вы, что история ‒ самое важное в документальном кино?
‒ Да. И она развивается. Например, я начинала с искусства. Я создавала фильмы о музыке, ее технологии, каких-то веселых вещах. Но потом, как я начала расти, я решила расширить границы. Так, я начала соединять музыку, фильм, фотографию с правами человека, защитой окружающей среды, правами детей, борьбой против оккупации или давлением и коррупцией, с тиранией. Я развивала историю от искусства в культуре к искусству в деятельности.
‒ Вы как «солдат мира», который борется против несправедливости. Не считаете ли вы, что каждый документалист должен быть как Вы?
‒ Нет. Разнообразие очень интересная вещь. Моя коллега, которая сидела рядом, собирается снимать фильм о собаке. Знаете, она сняла фильм про 80-ти летнего мужчину, который находился в расцвете сил. Я говорю это к тому, что все имеет место быть в этом мире. Для воодушевления, я говорю режиссерам: «Найдите свое русло. И не пытайся втиснуться там, где вам не место». Понимаешь? Если ты хочешь создавать фильмы про собак, не пытайся ездить на фестивали, которые посвящены человеку. Если ты снимаешь фильмы об окружающей среде, не пытайся пробиться в Голливуд. Мы все маленькие частицы этого огромного мира, поэтому должны найти свое место. Никогда не разочаровывайся. Люди всегда будут отказывать тебе, и говорить о тебе не совсем хорошие вещи. Не стоит откликаться на это, потому что отказ ‒ это тоже часть жизни. Просто продолжай искать свою публику, людей, которые разделяют твои истории. Продолжай двигаться.
‒ В чем, по-вашему, разница между телевидением и документалистикой?
‒ По большому счету ТВ делают проекты и нанимают вас. Я же независимый режиссер. Я не получаю деньги от телекомпаний. Я просто занимаюсь каким-то своим бизнесом, и с этими бизнес-средствами я создаю свои фильмы. Это как самоспонсирование. Вопрос свободы очень важен. Потому что, если ты независимый режиссер, ты имеешь право говорить о политических событиях, о каких-то деликатных вещах. Но, если ты привязан к телекомпаниям, они скажут ‒ нет, тебе не позволено говорить о президенте, ты не можешь говорить о короле и т. д. В таком случае, у тебя есть ограничения в работе. А для меня свобода в самовыражении очень важна, поэтому я не пытаюсь просить финансовой поддержки у ТВ или каких-либо других компаний. Так, я остаюсь абсолютно свободной. Но цена, которую тебе придется заплатить за создание независимого фильма, состоит в том, что ты сам финансируешь свой фильм из личных средств, поэтому не каждый может позволить себе это. Многие независимые режиссеры заканчивают свой путь там, где они соединяются с телевидением или компаниями, которые будут указывать, что можно показывать людям, а что нельзя.
‒ А какое будущее ждет ваш фильм? Будет ли он показан на больших экранах?
‒ Наши фильмы имеют светлое будущее. Иногда они презентуются на фестивалях, иногда их показывают на общественных просмотрах, иногда фильмы попадают в мастерские активистов. Но в ближайшем будущем мы выложим их в сеть, на телеэкраны, у нас работают постоянные агенты, которые работают на распространение моих фильмов. Мы исследуем различные возможности презентации фильма. И как многие режиссеры, я люблю брать свои картины в разные уголки Земли. Как, например, в Казахстан. Для меня это очень важно ‒ привозить фильмы сюда, в Судан, в Южную Америку, или в маленькие страны, в Африку, на Восток и так далее. Не только в Лондон, Париж, Нью-Йорк, Токио. Мне нравится общаться и взаимодействовать с людьми по всему свету.
‒ Мой следующий вопрос об опасных ситуациях на съемках. Как много их было? И не боитесь ли Вы пострадать?
‒ Было очень много опасных ситуаций во время съемок. И сейчас я оглядываюсь назад и думаю: «Господи! Да я сумасшедшая!». Дело не в том, что я могу поранить себя, потому что я независимый режиссер и говорю, что хочу. Трудность в том, что ты привозишь оператора и звукорежиссера на съемочную площадку, и если их убьют, будет очень сложно. Я всегда говорю им ‒ послушай, ты с камерой, и ты должен сделать это, но ты также должен понимать, что это очень опасно. Многие люди думают, что это просто путешествие. Но когда они видят все эти сцены ‒ правительственная армия идет, стреляет и убивает ‒ их мнения кардинально меняются. И они уже понимают, что это не путешествие, а тираническое поведение солдат. Тогда мои люди реально начинают бояться. Это очень рискованно не столько для меня, сколько для тех, кто со мной работает. Как-то мы были в Ливане, где кассетные бомбы атаковали страну на протяжении 34 дней. Я была в лодке. Пришли солдаты и начали стрелять. Они убили 9 человек на той лодке. Дело в том, что, если ты боишься, тогда ты не сможешь заниматься тем, чем хочешь. Моя мать всегда говорит мне: «Ты играешь с огнем, ты обожжешься». Но я продолжаю делать то, что должна.
‒ Что Вы можете посоветовать молодому поколению режиссеров? Каких ошибок им стоит избегать?
‒ Они не должны избегать ошибок. Они должны совершать их и учиться на них. Ведь если ты боишься ошибиться, ты не сможешь экспериментировать, рисковать. Факт того, что ты можешь проиграть должен делать тебя сильнее и храбрее. Поэтому я считаю, что избегать ошибок ‒ плохая идея. Просто продолжай спотыкаться, чем больше ты падаешь, тем больше встаешь и становишься сильнее. Эксперимент ‒ очень важная вещь. Если ты будешь следовать общепринятым тенденциям, когда все говорят: это красиво, это хорошо, так будет лучше и так далее ‒ ты никогда не сможешь добиться новых вершин. Поэтому всегда лучше провалиться, но попробовать что-то новое, нежели делать то, что окружающие считают нормальным, так и не поиграв на новых территориях.
