Александра Поршнева.
В эпоху превращения исторических драм в фэнтэзи и экш-фильмы, когда сюжет изобилует не многогранными перипетиями, а примитивными крючками, с которых не грех и сорваться,…
…в пору самых лицемерных обманов и ежесекундной лживой «исповеди» становится необходимым найти что-то настоящее, увидеть что-то, что заставит сердце стучать неровно, а дыхание то сбиваться, а то и вовсе замирать ‒ искреннее высказывание о жизни.
Как сложно, оказывается, спокойно и трезво размышлять о том, что так глубоко и точно пронзило ваш разум и чувства. Налицо дефицит неподдельности и искренности в современном кино, где сюжеты, как правило, упрощаются, а киноязык соответственно ‒ уплощается. Однако и то, и другое явление ‒ следствие атрофии чувств, очевидно лишь тогда, когда приходит понимание исцеляющей боли, сближающей, если хотите. Если же этот коктейль диагнозов превращается в бесконечное ощущение сбивчивого дыхания (повествовательного, актерского, монтажного), то боль уже становится выходом на новый уровень воспитания чувств. И отрадно, когда «великий инструмент пропаганды» не морализаторствует, а анализирует: раскладывает по полочкам все «да» и «нет» в жизни, «за» и «против» ‒ в искусстве.
«Аритмия» Бориса Хлебникова, как и «Долгая счастливая жизнь» ‒ о понимании и одновременно отчужденности современного человека, о своего рода нетерпимости. При этом глубинная трагедия героев «Аритмии» кроется в тривиальной драме семейных отношений. Фильм Хлебникова – это современная история о вечном выборе, потому как среди героев нет абсолютно плохих или хороших. Принцип морали в этой картине – это дело выбора каждого человека. Так, правда становится краеугольным понятием и формообразующим элементом картины. А правда, как известно, у каждого своя: для Олега – это спасение жизней, порой даже ценой других, для Кати – попытка понять космос Олега через расставание с ним. Правда картины – в художественном подходе. Стилистика документального фильма с его блуждающей камерой, практически естественным освещением, отсутствием сопровождающей музыки является основной кистью в создании живого и искреннего портрета Человека. Правда ‒ в остроте социальных и моральных конфликтов, в их столкновении и отсутствии сглаженности углов актуальных современных проблем, которые, кстати, поданы весьма деликатно, без излишней гиперболизации и утрированности. Потому и «трясущаяся» камера, и местами рваный монтаж – всё является по-режиссерски грамотно расставленными акцентами, естественным порядком фокусирующими внимание зрителя на искренности и неподдельности эмоций. Очевидно, что благодаря сложной драматургической структуре похожей на диаграмму сердечного ритма (то взмывающей вверх к маленьким победам, то падающей вниз в самые эмоционально и морально напряженные точки), своеобразный свингующий темпо-ритм фильма позволяет то растягивать, то ускорять действие, что воплощает принцип натурального течения времени, прежде всего, в пространстве сознания зрителя.
Сложная драматургическая схема «Аритмии» заключается в том, что внутри повествования игрового (то есть созданного актерами) будто бы происходит настоящее «живое» действие. Как пример, эпизод с обгоревшей девочкой. Он напрочь выбивает из колеи основного повествования и при этом создает невероятно важный эмоциональный контраст с последующей сценой возвращения Олега домой, где он вновь оказывается лицом к лицу со своим внутренним конфликтом, что подчёркивается вполне буквальным столкновением с выставленными на пороге квартиры сумками. Эта сцена ярко демонстрирует своеобразную двойственность пространств ‒ художественных и тематических, которые сталкиваясь, образуют ту самую естественную среду жизни героя, его метаний меж двух огней, двух сторон – «да» или «нет».
Пресловутая тема любви, давно превратившаяся в массе современных фильмов в экстракт дешевых будуарных клише, насыщается сильнейшими образами и оттеняется сложными неочевидными моментами боли. Насколько ярким и поэтичным является образ убегающего без оглядки от любимой Олега, уносящего прочь всю свою боль и страх. Убегающего к одиночеству. А теперь противопоставим этой сцене предыдущую ‒ интимную близость супругов на кухне, в которой, казалось бы, демонстрируется самый откровенный физический контакт, но на деле раскрывается синоним полного отчуждения. Вот он – эффект противоречия действия и чувства, который помогает максимально ярко и точно передать образ безграничной любви к ближнему, к делу, к жизни. Удивительно тонкая актерская работа здесь не разрушает той самой многослойности действия, а лишь подчеркивает естественность и «обычность» происходящего. Насколько пластически гибка в своей топорности Ирина Горбачёва, настолько выразителен в ранимости и даже инфантильности Александр Яценко. Возможно, это будет сказано громко, но «Аритмия» ‒ один из самых искренних фильмов о любви. Подкрепляется это утверждение достаточно очевидным фактом: это фильм о любви, как о чувстве невероятно болезненном и сильном, классифицируемом не иначе как сострадание и прощение…
Как же важно было через изображение почувствовать этот осенний воздух провинциального города: такого слишком простого и настоящего, немного холодного от цвета серых домов. На миг даже заэкранная плоскость показалась реальнее жизни, но вернувшись в лоск цикличной реальности всё же так хочется переболеть «Аритмией» снова.
