ИННА СМАИЛОВА.
Время великих кинопоказов начинается с хореографии кадров в модерновом плавном движении камеры Лука Бигацци под постепенное нарастание мелодии Дэвида Лзнга и дирижерский взмах современного киномаэстро Паоло Соррентино.
В своем новом изящном и виртуозном по исполнению шедевре «Молодость» режиссер Соррентино воистину ищет прекрасный перпетум мобиле обездвиженному и болезненно-обезображенному настоящему времени. Он не останавливает подобно Гете и Фаусту мгновение, а, как его знаменитый итальянский предшественник Данте, садится вместе с Хароном в гондолу и движется со своей съемочной командой по каналам прошлого, настоящего и будущего в поисках утраченного ‒ Молодости и Красоты.
А время в фильме Соррентино особое. По-особому элегантно с помощью музыки, плавного движения камеры и мастерских монтажных переходов от одного плана к другому гарцует оно, так и хочется сказать, кокетливо виляя бедрами вселенской красавицы. Почти по-японски пустующие, застывшие архитектурные и пейзажные пространства европейской лечебницы проплывают мимо, запечатлевая мгновения жизни с разных неожиданных по отношению друг к другу ракурсов. Релаксация в бассейне трансформируется в стройные проходы больных под музыку, а потом в композиционную пластику поз обнаженных сморщенных тел под водой. Этот странный, почти онемевший мир имеет свою изнанку, он дышит с отдышкой, тяжело ходит, далеко немолод, у него старческая обвисшая кожа и измеряется он уколами и походами в туалет, о которых так часто говорят два главных престарелых героя ‒ композитор мистер Балинджер и кинорежиссер мистер Бойл.
У этих двух трогательных творцов, сыгранных с особым трепетом и грустью величайшими Майклом Кейном и Харви Кейтелем, чей звездный час давно позади, казалось бы больше проблем и выяснений отношений. Дочь Балинджера бросает муж и героиня обвиняет в бедах отца, а актриса, которая всем обязана герою Харви Кейтелу (Джейн Фонда) кидает его будущий проект. Но двум обаятельным старикам еще далеко от забвения. У них преимущество ‒ они с усмешкой говорят о своей болезни, на дистанции наблюдают за настоящим, в котором правят страсти, амбиции, деньги, одиночество и страдание. Они — оракулы этого времени и творцы этого пространства. Их взгляд, их слово, их взмах рукой превращает этот хрупкий беззащитный мир в поэтичный и чувственный. Так, под смешки целующейся молодой пары Мистер Бойл в свете вечерних фонарей галантно гуляет под руку с местной гетерой, а мистер Балинджер заставляет местных коров на лугу стать ему подвластным оркестром.
Создателям фильма не интересны человеческие склоки. Камера, словно баржа, заплывает ненароком в пустующие пространства человеческой души, чтобы остановиться ненадолго на кульминации человеческой боли, выслушать, зафиксировать, и снова плавно под музыку живописуя уйти в движение нового поиска Истины.
И хотя Соррентино, в своем творчестве эстет и гедонист, что так роднит его со своим учителем Феллини, и Красота по Соррентино тоже зовется Женщиной. Его Истина хотя и женского, но другого рода. Режиссера чарует не обладание ею, не овладение как у Феллини, а восторг любования и возвеличивания на расстоянии. В женском роде и женском лице Истина молодой походкой проходит вдоль всего фильма. Дочь Балинджера в черном маленьком платье по-королевски медленно проходит меж рядов и столов, заставляя всех затаить дыхание и не шелохнуться, а красота и молодость женской обнаженной плоти завораживает в бассейне двух, казалось бы, забывших о собственной физике, героев. Не зря мистер Бойл в поисках вдохновения на зеленом поле объединяет самых одухотворенных героинь в кино и литературе. Камера проходит от одного лица к другому, создавая мозаичную серенаду флиртующих, страдающих, объятых сомнениями или ужасом удивительных вечных красавиц. Но красавиц вне времени и даже плоти ‒ Героинь и Муз. Вот почему в финале теперь уже мистер Балинджер соглашается не быть единственным собственником, не хоронить свою личную мелодию, а подарить ее времени.
Паоло Соррентино благодаря созданному изобразительному стилю заставляет почти присутствовать в чарующем пиршестве кадра, движения, музыки его «Молодости». С помощью ювелирной техники рисунка он объединяет все сюжетные линии, героев, композиционные изобразительные пространства. Его манера ‒ создавать мир, объединять выпавшие за всю прошлую историю кусочки разъединения, недопонимания, обиды, предательства в единую музыкальную гармонию мира. Потому как Красота и Молодость по мысли и желанию Соррентино ‒ это вдохновение, дуновение, экстаз, сила, величие, акт Творчества, акт Будущего. И режиссер вместе со своей гениальной командой с силой, страстью красного платья и молодого голоса поет гимн Жизни и Красоте, подчиняющих немощное время, а в общем хорале всех великих итальянцев от живописцев, писателей до кинематографистов ‒ гимн Расцвету, Весне и Возрождению!
