АЛЕКСАНДРА ПОРШНЕВА.
Новое интервью из цикла «В погоне за Синей птицей».
Отечественное документальное кино сегодня похоже на призрак. Его нет, но искаженная оболочка ещё мечется где-то между ТВ-форматом и пока неокрепшими умами авторов кино. Этой правды, являющейся сущностью документалистики, боятся. У каждого она своя, но не каждый становится ловцом этой Синей Птицы – истинного неигрового кино. Собираю её черты у преданных делу.
Так на мои вопросы ответил Ануар Райбаев – политрук документального кино.
‒ Считаете ли Вы, что в документальном кино сейчас кризис?
‒ Кризис был всегда. Единственное, что сейчас озадачивает, так это то, что документальное кино превращается в падчерицу телевидения, в Золушку, которую все задвигают, но на которую взваливают самую тяжелую работу. В принципе с развитием телевидения подразумевается, что документальное кино тоже должно развиваться. Но, к сожалению, у нас оно застыло. Знаете, как по-разному можно относиться к термину «советское», «застойное».
Именно на государственном телевидении документальное кино не развивается. Почему так происходит? Мне кажется, ответственность лежит каждый раз на персоналиях. Начальство, которое запускает тот или иной документальный проект, страхуется, сглаживает углы, не поднимает каких-то острых проблем, что в принципе и есть пища документалистики. Поднимать вопросы, поднимать проблемы, не прятать их от общества. Да, это неприятно и больно иногда, но лучше это обсуждать в рамках телепередач, документальных циклов, чем люди будут выходить на площадь, и выражать свое мнение. Лучше это делать цивилизованным путем – путем искусства, путем даже пропаганды в СМИ. Что происходит? Происходит то, что люди не слышат себя, а потом стараются донести, переходя какие-то рамки. Но тут есть опасность удариться в «чернуху», как это было в конце 80-х, в 90-е годы. Тогда хлынул поток негатива.
В принципе, документальное кино будет живо всегда, при любых государственных строях. Оно всегда имеет свойство пропаганды. Где-то возвышать существующий строй, где-то настраивать. Я думаю, что весь вопрос не в том, чтобы искать какие-то глубинные причины. Мне кажется, что сейчас время, в котором нет таких как Дзига Вертов – революционеров в хорошем смысле слова. Революционеров от кино, которые бы брали на себя смелость рассказать о том, какое сегодня общество. Документальное кино – это зеркало. Нужно поднять это зеркало, удержать, промыть, чтобы оно было чистым, и чтобы зритель мог увидеть себя. Это большая ответственность, персональная.
Сейчас есть кризис остросоциального кино, оно не развивается. Потому, что не пользуется поддержкой и самого государства, и спонсоров. Как ни странно, когда был советский режим, документальное кино было в расцвете, потому что были большие государственные деньги на пропаганду. Сейчас свободное общество, рынок, и поэтому документалистика терпит крах. Она не может пока найти тот язык, поднять те темы, которые были бы интересны обществу, и приносили какой-то материальный достаток, то есть чтобы фильмы покупали телеканалы, и зарубежом. Сама документалистика очень сложно себя окупает. Хотя по сравнению с игровым кино – это малобюджетная возможность быстро рассказать историю, показать проблему всему миру, рассказать о том, что происходит в стране, или с народом. Наверное, мы должны осознать то время, в котором живем. Мы чуть-чуть опаздываем как документалисты. В 90-е годы режиссер Владимир Тюлькин поднимал остросоциальные проблемы и очень жестко.
‒ Раз уж мы заговорили о документалистах. Известно, что оба ВУЗа выпускают курсы документалистов. Почему мы не видим их картины на экране телевидения?
‒ Есть люди, которые отвечают за программу телевидения, за его вещание. Мы всегда говорим о телевидении обобщенно, но там работают тысячи людей. И за всё должны отвечать конкретные люди. И конкретно один, отвечающий за документалистов. Мне кажется, что телевидение само по себе это продукт. Допустим ВВС, где есть и новостные блоки, и в тоже время они делают сильный упор на развитие документального кино. Например, их потрясающие сериалы о животных. Но когда ты смотришь, то понимаешь, что про этого львенка снимали не месяц, а годы, а на экране это идет минут сорок. Но ты переживаешь за этого львенка.
Ты понимаешь, что годы люди ездили, у них были командировочные, и ты думаешь: это какой же бюджет должен быть у этого фильма! Насколько телевидение должно вкладываться в телеканал, а взамен потом получать высокое качество. Есть всегда такой момент, что мы говорим «вот, если бы нам такие деньги, мы бы сняли». Кажется, не все смогли бы. Деньги играют большую роль, но не самую главную. Главную роль играет человек, который хочет и знает, как снимать. Когда человек говорит «дайте мне деньги, и я сниму», я обычно не верю ему. Потому что человек должен и может снимать без денег, или постараться сделать разработку проекта. А так, ждать и говорить, что «меня телевидение не приглашает», «я документалист, я закончил, и меня не зовут», ‒ это тоже не путь.
Есть еще кадровая проблема. Телевидению выгодно брать человека прошедшего школу ассистентства на самом телевидении. Да, они не профессиональные режиссеры, но они четко знают систему работы. Они очень хорошо знают структуру телевидения. То есть в течение двух-трех лет они бегают ассистентами, потом журналистами, а потом они вырастают до режиссеров. Таков путь телевидения. Потому что человек, который приходит с режиссерским образованием, трудно вписывается в этот механизм, и не может быть таким винтиком. Он говорит «я хочу делать так или вот так», но важнее, конечно же, телеканалы. Я вижу тут путь такой: должно быть много частных студий, то есть каждый выпускник сможет устроиться на студию, или свою открыть. Тот же телеканал, у которого есть конкурс на любую интересную тему, допустим 550-летие казахского ханства, может объявить открытый конкурс передач или фильмов, собрать заявки под кодом, чтобы не был известен автор. Можно было бы создать сценарно-редакционную коллегию, которая прочитает и скажет, какая заявка интересна, какая нет. Может тогда у нас сдвинется с места эта проблема и тогда будут и овцы целы, и волки сыты. Если у каждого есть своя студия, он получает заказ от телевидения, и сдает свою продукцию, при этом, не болтаясь в этом вечном механизме, как белка в колесе.
Это совсем другая профессия, очень почетная и трудная, ‒ быть режиссером на телевидении потому, что Его величество эфир требует ежедневной выдачи материала. Здесь мы этому не учим, потому что такая работа – это ремесло. А мы учим, чтобы человек был художником, но при этом, конечно же, мог быть профессионалом. Я вижу, как у нас происходит этот зазор. Потому что для телевидения в принципе могут набирать курсы, и за три месяца, или полгода делать тех специалистов, которые им нужны. Они часто обижаются, говоря «чему вы их учите пять лет?», «они ничего не умеют». Но как мы учим смотреть, видеть, уметь написать сценарий, уметь увидеть проблему, уметь снять ее и смонтировать. Мы выпускаем специалистов штучных, которые всё это умеют.
Можно сказать, что телеканал КТК делает много хороших злободневных и социальных проектов. Но они больше ориентируются на телевидение скандального типа, как НТВ. Это хорошо, что они поднимают разные проблемы. На других каналах документалистика более прирученная. Я считаю, что всё равно нужно быть честным. Люди, которые занимаются телевидением, должны понимать, что да, государство тратит, свои бюджеты на документалистику, а прямая обязанность документалистов – поднимать проблемы. Это не должно выглядеть, как укус кормящей руки. Документалисты наоборот, должны поднимать проблемы, чтобы государство видело эти проблемы и обращало на них внимание, а не так, что потом эта проблема ударит молотом по голове внезапно. Сейчас, выражусь словами героя Вицина, «всё чинно и благородно». Человек, у которого есть глаза, не должен их закрывать и думать, что вот он – светлый путь и нужно идти по нему. А вдруг впереди яма? Поэтому надо идти с открытыми глазами.
Я вижу, что документальное кино должно быть не то, чтобы злым, но оно должно иметь зубы. У нас беззубое документальное кино, а оно никому не нужно. Документалисты ‒ это очень неудобный народ. Они должны поднимать проблемы, как политруки во время войны. Все лежат в окопах и ждут, когда их поведут в бой. Вот документалист ‒ это тот человек, который не боится встать и попасть под пулю (это всё образно я говорю), но за собой повести людей и сказать: «почему вы так спокойны, когда у нас такая ситуация?» Я не верю, что в обществе нет проблем. Показать эту проблему и попытаться найти из неё какие-то выходы – это уже шаг к тому, что можно от нее избавиться. А если бояться и замалчивать её, приговаривая «ой, неудобно перед соседями», «ой, зачем выносить сор из избы», то значит позволять этой проблеме вырастать и врастать в нас. Я понимаю, что есть незыблемые вещи, которые нас защищают (межнациональное равенство, межрелигиозная толерантность). Но изучать эту проблему в том плане, что это не проблема, а что мы разные всё-таки, и как с позиции одной культуры воспринимается другая – это пойдет на пользу. А сглаживать и показывать, что у нас все кругленько и спокойненько…рано или поздно это даст о себе знать.
То, что происходит такой отбор – наверное, он жесток, но он нужен. Выживает действительно сильнейший. Остаются в профессии и любят свою профессию, продолжая дальше снимать документалистику, самые упертые, которые без этого не могут и ничто этого не может им заменить. Многие уходят в игровое кино, или же в редактуру, в ассистенты, во вторые режиссеры. Наверное, это тоже школа. Поэтому я не вижу здесь какого-то специального заговора против документального кино.
‒ Вы говорили про документалистов-политруков. Кого вы можете назвать таковым?
‒ В Казахстане остается тот же Владимир Тюлькин. Правда, жалко, что он сейчас больше на телевидении. Мы не видим его фильмы. В свое время экспериментировал с формой Сергей Дворцевой. Мне очень нравятся его фильмы. Есть люди, у которых в документалистике свои планеты, свои миры. Это моя мама ‒ Ася Сулеева. Она давно не снимала таких фильмов, но то, что она снимала в советское время и после – это свой мир документалистики. Еще Байгожина Асия Махтаевна. В свое время поднимал проблемы об Арале Сергей Азимов. Сейчас он больше продюсер, но мне бы хотелось, чтобы он с высоты своих лет снял честные и интересные картины. Много хороших режиссеров, которые прошли советскую школу. Из молодых, к сожалению, пока никого не могу назвать.
Много хороших документалистов в России. Это В. Манский, В. Косаковский, С. Лозница. Мы, к сожалению, знаем только один-два фильма. Жаль, что только телеканал «Культура» в России показывает хорошие документальные фильмы. В магазинах они не продаются, специального телеканала нет.
‒ А какой путь выбирают молодые документалисты? Каковы их герои? Какой используют язык в кино?
‒ Так как я сейчас преподаю, и напрямую общаюсь с молодежью, для меня было удивительно, что они не видели хронику. В советское время у нас было много хроникально-документальных фильмов о войне, и мы это все смотрели. Сейчас этого мало. Чем выдвигать лозунги о патриотическом воспитании, надо просто с третьего класса в школах показывать документальные фильмы. Может, кто-то скажет, что нельзя это детям показывать, но они увидят и поймут, что такое война. Почему фильм К. Тарантино «Бесславные ублюдки» мною не воспринимаем. Потому что с детства мы воспитывались на уважении к войне. Знали, что это не вестерн, не стрелялки. Там были погублены миллионы людей. К сожалению, настоящее поколение детей будет смотреть Тарантино и фильм «Спасти рядового Райана» (хороший, кстати, фильм). Но не будут смотреть фильм «Баллада о солдате», «Летят журавли», «Иди и смотри», «За нами Москва».
Кинохроника дает ощущение времени и правды. Учебники можно написать, а кинохронику очень сложно подделать. Но документалистика – это 24 кадра в секунду правды. Так что перед теми, кто сейчас учится на документалистов, стоит прекрасная возможность – непаханое поле работы. В том числе и по хронике, и по поднятию проблем в обществе, и по историческим циклам.
Я могу судить по своим студентам. Их язык в кино нестандартен, интересен. Есть и поэтические фильмы, и монтажный кинематограф. Я называю их своей мастерской, но на самом деле это мастерская Аси Калиевны, потому что это она их набирала. Евгений Лумпов, Антон Головин, Дархан Шаймерденов, Акбота Байкаданова, Кымбат Тойшы – их мало, но мне кажется, что они должны принести свежую волну. У них свои миры, правда, больше рассчитанные на фестивальные показы.
‒ Кем Вы себя ощущаете больше: документалистом или игровиком?
‒ Я раньше часто себе задавал этот вопрос и мучился потому, что одно время снимал документальное кино (я вообще закончил ВГИК как документалист), потом через пять лет закончил Высшие режиссерские курсы как игровик у А. Митты. Но если честно, когда я поступал в семнадцать лет, я хотел на игровую режиссуру, но послушался маму. И всегда всем говорю: слушайте своих мам. Я очень рад, что получил жизненный опыт и ремесло из рук А.С. Кочеткова и М.М. Бабак. Это люди, которые меня воспитали, сделали меня режиссером по духу. А А.Н. Митта вложил знания, вложил больше профессии. Я долго мучился, а потом понял, что режиссер документального кино, режиссер игрового, но везде режиссер. Поэтому я просто режиссер.
‒ Вот, у Владимира Викторовича Тюлькина главная кисть киноязыка это герой и интервью. А у Вас?
‒ Когда я брал интервью у Владимира Викторовича, спрашивал, как он их находит? Как и где он находит таких уникальных героев, персонажей? Он говорил, что это судьба, что он их не выбирает, а жизнь сама подкидывает их. Но, кроме того, он может их раскрывать, и это самое большое умение. Чтобы человек раскрылся – это очень сложно. Я не старался снимать такое кино. Мне нравится поэзия в документальном кино. Мне нравится экспрессия.
Я всегда мечтал, чтобы у меня в глазу была камера. Я бы общался с людьми, как привык, а камера бы это снимала. Как только мы начинаем говорить «приготовились, начали, звук, мотор», люди напрягаются. И всегда не хватает какой-то твердости характера, чтобы довести задуманное. Мы приезжаем брать интервью, и я знаю, что второй раз мне не дадут к этому человеку приехать. И я обязан, даже если у человека нет настроения, взять интервью. Это неправильно. Нужно брать интервью у человека пока ты не поймешь, что он полностью раскрылся и доверился. У меня есть несколько идей, как снять фильмы портреты про своих близких людей, которых я хорошо знаю. И там я попытаюсь их раскрыть. А всё, что я делал для телевидения («Линия судьбы» на Хабаре), для кинохроники (когда работал у Асии Байгожиной, которая мне дала путь в документалистику), у меня не было такой возможности. У нас были жесткие временные рамки. Кажется, Максим Горький говорил, что каждый человек может написать одну хорошую книгу. Так и я могу сказать, что каждый человек может снять один хороший документальный фильм о близких людях. Поэтому берите камеры и снимайте своих близких. Будет хорошее кино – искреннее. И это самое ценное в документалистике.
‒ Что Вы думаете по поводу современной кинокритики?
‒ Так как я русскоязычный человек и читаю на русском языке, то я не могу говорить полностью за казахстанскую кинокритику. А в том, что на русском языке, мне не хватает двух главных позиций. Во-первых, сиюминутной реакции на то, что происходит сейчас. Критики не должны бояться критиковать. Но критиковать не ради критики, а чтобы указывать пути выхода из ситуации. А второй очень важный момент ‒ это летопись. У нас очень мало исследований, например, о документалистике. Получается, как будто люди уходят, и ничего не остается. Мало исследовано про того же Дзигу Вертова, и про то, как он был в Алма-Ате. Вот у нас есть новая волна, а до нее считается, что ничего не было. Нет, они пришли на то, что делали шестидесятники-семидесятники. Они снимали, у них были попытки. Я злюсь, потому что это история моего отца и моей мамы. Это было целое поколение. Болат Омар, Макс Смагулов и много других. И кто будет о них говорить? Получается, что у нас есть Шакен Айманов, Мажит Бегалин, Султан Ходжиков, а потом сразу новая волна. А между ними будто пустыня, ничего нет. Это не так. И надо найти эти фильмы, статьи и журналы. И пока живы эти люди надо брать у них интервью.
Критика есть, просто нужно, как документалистам, не бояться показывать зубы, но показывая, насколько можно было бы этот фильм развить. Киношникам не нужно говорить, как снимать, нужно напоминать, для чего они это делают.
Фотографии с логотипом сделаны автором материала
